Непредсказуемость России - не только тактическое оружие в ее «нелинейной войне» на Украине, но и проявление глубокой слабости, которая подтачивает страну с 1991 года

Что сделает завтра Владимир Путин? Отказался ли он раз и навсегда от поддержки отрядов с Донбасса? Будет ли он терроризировать татар? Готовит ли он новую акцию на юго-востоке Украины или у границы с Приднестровьем? Сколько российских солдат и агентов военной разведки действуют сейчас на Украине? 

Тактическая непредсказуемость - это самое опасное оружие в руках Кремля. С начала революции на Майдане он играет на нервах украинцев и всех тех, кто понял, что будущее Европы решается на Украине. Все ложатся спать с мыслью о том, какие новости узнают утром из интернета. Украинский философ Константин Сигов совершенно прав, когда говорит, что нам нужно бороться с тиранией сегодняшнего дня, рассматривать возрождение страны и ее отношения с соседями в более широкой перспективе. Как бы то ни было, непредсказуемость России - не только тактическое оружие в ее «нелинейной войне» на Украине, но и проявление глубокой слабости, которая подтачивает страну с 1991 года.

Самая большая по площади страна в мире не знает, кто она и кем хочет стать. Владимир Путин отличается, безусловно, острым, но узким умом. Он сводит реальную действительность к ограниченному мировоззрению спецслужб, однако все же смог по-своему выразить экзистенциональную проблему России и дать надежду на ее разрешение путем слияния в своей персоне российского национализма (одновременно в славянофильском и сталинистском ключе), жертвеннической ностальгии («Мы плохо живем, и никто нас не любит») и имперской агрессии («Наши ракеты на десять лет опережают американские»).   

Этот СССР 2.0 - просто пародия 

Этот идеологический коктейль объединяет в себе противоположности: царей и большевиков, русское православие и славянско-арийское неоязычество, нравственный консерватизм церкви и революционные проповеди Александра Дугина (нечто вроде фашизма в стиле «нью-эйдж»). Единственная объединяющая сила, как и раньше при тоталитаризме, заключается в создании смертельного врага на все случаи жизни: им становится Запад с его пятыми колоннами, которые винят во всех смертных грехах. 

Но все это скорее напоминает пародию: СССР 2.0 (так сторонники Путина иногда называют свой проект) - вовсе не СССР (то есть не великая держава), а государство, которое постепенно все больше выходит из международной игры (его прекрасно описывает термин «rogue State», который чаше всего не совсем точно переводят как «государство-изгой»), но страстно мечтает быть державой. Оно смешно, но в то же время очень опасно, о чем свидетельствует пролитая с февраля кровь в украинской нелинейной войне.  

Но как Россия до этого дошла? Ответ одновременно прост и сложен. Простой ответ в том, что Россия больна, больна отсутствием переосмысления эпохи коммунизма. Советский режим был преступным режимом и проиграл в 1991 году. Причем проиграл он не только в политическом противостоянии с западным соперником, но и в нравственной борьбе с европейским цивилизационным идеалом. 

После 1945 года Германия смогла возродиться и стать нормальной страной как раз-таки благодаря переоценке прошлого, пусть его причиной и стали сокрушительное военное поражение, Нюренбергский процесс, преследование уже немецкими судами нацистских преступников, масштабная историческая работа целого общества. О некоторых забытых моментах, памятниках и школьных программах, конечно, можно поспорить, но Германия все равно была спасена.  

Реабилитация советского прошлого

Россия же сначала забыла, а затем и вовсе реабилитировала советское прошлое, несмотря на весь его гротеск двуличия и бескультурья. Суд над коммунизмом так и не состоялся. Пока Россия не избавится от этой амнезии и отрицания, она останется несчастной и опасной, будет уже не Россией, а зомби СССР.

В 1991 году демонстранты хотели сбросить памятник основателю ЧК Феликсу Дзержинскому, чей бюст сегодня украшает кабинет Владимира Путина. Власти попросили их не валить 11-тонную статую под тем предлогом, что это может привести к серьезным разрушениям. Демонстранты согласились и ждали, пока кран не уберет памятник и не увезет его в московский парк. Сегодня его собираются отреставрировать (за почти 500 миллионов евро) и, быть может, даже вернуть на Лубянскую площадь.

Реставрация… Это слово слишком слабо, чтобы описать погружение России в советское прошлое. Страна вновь вернулась во времена диссидентства. Российская культура, свобода и величие вновь стали уделом немногих гонимых великих душ, писателей и артистов (не все они лакеи как Валерий Гергиев), историков и борцов за память, которые продолжают работу, несмотря на препятствия и угрозы власти. 

Почему Россия упорно отказывается от переоценки трагедии советского прошлого? Сохранение «советскости» для Homo sovieticus теперь не результат выбора или неизбежность, а страх. Страх того, кто не знает, кто он такой и кем хочет быть. Сколько бы ни предлагалось версий российского самосознания (и, следовательно, границ, прав и призваний), все они звучат лживо. Хотят ли россияне быть этнически однородной нацией или многонациональной империей с опорой на (по выбору) тюрьму народов или «дружбу народов» (по сути это одно и то же)? Хотят ли они войти в содружество европейских наций или же стать воплощением альтернативной цивилизации, ответом на кризис либеральной демократии?      

Перечитайте Солженицына 

Солженицын, великорусский шовинист и гениальный писатель, прекрасно отразил эти метания в своих последних трудах, где он выступал за агрессивное утверждение империи (в частности на Украине) и одновременно отказ от имперских амбиций, которые всегда выходили боком России. Иначе говоря, он был за самоизоляцию для восстановления русской культуры вдали от мировых течений, построение нравственной России, отход от советской катастрофы и западного упадничества. 

Останется ли в словарях слово «русский» через 100 лет? Таким вопросом задается Солженицын. Несмотря на все прославления «союза восточнославянских народов», ему, как и Томасу Манну в его пангерманский период, свойственна безусловная ясность, понимание противоречий российского проекта, его колебаний между нормальной нацией и религиозной империей («Потребности внутреннего развития несравненно важней для нас, как народа, чем потребности внешнего расширения силы. Вся мировая история показывает, что народы, создавшие империи, всегда несли духовный ущерб. Цели великой империи и нравственное здоровье народа несовместимы. И мы не смеем изобретать интернациональных задач и платить по ним, пока наш народ в таком нравственном разорении и пока мы считаем себя его сыновьями»), опасной наивности убежденности в русской доброте и силе духа. Украина - это, безусловно, самое слепое пятно в ясности слепоты Солженицына, и поэтому чтение иногда может оказаться болезненным. Но нам нужно преодолеть гнев и разочарование, снова и снова читать, чтобы понять замешательство России, найти способ разрушить чары, которые сегодня не дают ей выбраться из когтей агрессивных мечтаний, и привести ее обратно в сообщество наций.    

Сила Путина не только в его смелости и шпионском цинизме. Связана она и с его умением озвучить экзистенциональную и геополитическую неопределенность России, дать надежду на силовое лечение российского маразма. Но эта неловкость говорит о лежащей в основе российской агрессии слабости, и моментах, с помощью которых нам, европейцам, нужно выстраивать диалог с теми россиянами, кто на самом деле стремится к десоветизации. 

Их всего горстка, а не целый народ, как на Украине, но будущее все равно за ними. Политические и экономические санкции, безусловно, нужны. Они дадут результаты, если будут масштабными и устойчивыми, но не стоит забывать и о мерах иного рода: суде над советским коммунизмом, который может исходить лишь от самой России.

slate.fr