Да, арабские революции заставляют американских и западных политологов совсем в ином ключе взглянуть на грядущее американского могущества, проще и точнее - американской военной силы.

Но по истечении  более двух десятков лет со дня завершения войсковых операций «Буря в пустыне» и «Сабля в пустыне» эксперты склонны полагать, что упадок американской империи начался именно там и тогда. Парадоксально! Ведь была одержана блестящая победа! Штаты водрузили на голову своей Статуи Свободы лавровый венок, показали всему миру, что такое высокоточные технологии.

Стотысячный экспедиционный корпус Хусейна был выбит из Кувейта. Военная американская сила тогда-то и дала трещину: аналитики безжалостно развенчали супердержаву, которая, возглавив многонациональные силы освобождения Кувейта - более сорока пяти (!) государств - лихо справилась с деморализованной и разложившейся армией Саддама. Среди захваченных трофеев все больше выставлялись автоматы Калашникова китайского производства. Из некачественного металла да с тронутыми ржавчиной затворами...  И это победа?

Штаты уверенно чувствовали себя державой-победительницей после Второй мировой войны, в сороковые-пятидесятые годы.  Пережили ренессанс после развала Советского Союза и падения Берлинской стены - путь к единичному сверхдержавному статусу был открыт. Какое-то время все в это верили. Пока не началось новое вторжение - антииракская кампания. Против несуществующей армии, из которой дезертировали продажные генералы, и расползающегося по швам диктаторского режима.

Захватчики столкнулись в Ираке с иной грозной силой: вооруженное иракское подполье, шиитские группировки навязали союзникам изматывающие и беспокоящие сражения, методично перемалывая войска военной администрации.

Неуправляемые интифадные процессы на Ближнем Востоке нанесли урон высокому моральному духу и европейцев, и американцев. Они развиваются совсем не по западным моделям. Заведомо зная, что арабские революции избрали жесткий антиизраильский курс, и ими незримо правит политический ислам, Штаты и европейские столицы сделали хорошую мину при плохой игре, но отмолчались, держась поодаль и не вмешиваясь. Выходит, самое сильное оружие Вашингтона - статус мирового жандарма, позволявшего ввязываться в любую драку под предлогом защиты национальных интересов - уже на свалке истории. Там же, где нашли себе место неуемные имперские амбиции американцев и державное высокомерие.

А как же иначе, если США утратили перспективы наращивания военного могущества в арабском регионе, где сходятся многие цивилизации. Революции поставили им заслон. Утрачено и дипломатическое. Сегодня мало кто верит, что американская монополия на примирение израильтян и палестинцев когда-нибудь принесет плоды. Да и монополии самой уже и нет в помине. Американцам перестали доверять. Договоренности Мадрида и Осло давно потеряли силу, и американцы уже не вольны их реанимировать. Америка оказалась в ловушке собственных, оказавшихся непомерными амбиций. Точнее - между израильским молотом и наковальней арабской строптивости, революционной, на грани анархии, неуправляемости и независимости.

Утратив ключ к расшифровке политических мотиваций ближневосточных событий, американские политологи признают, что здесь «империя уступает и отступает», и не исключают революционные вспышки за пределами региона - в Азии и даже на Дальнем Востоке.

Стивен Уолт, американский политолог, признает в беседе со мной, что в девяностые прошлого века «мы были на вершине имперской славы». Мы демонстрировали военные мускулы в Персидском заливе, и мы лишились нашего исторического соперника, который так и не смог похоронить мировой капитализм. Мы были сказочно богаты и отлично вооружены. Однако  далее в силу политических причин, неверных ходов нашей администрации мы стали утрачивать ведущие позиции в мире и сегодня выглядим не столь впечатляюще, как прежде». Финансовые кризисы 2007 и 2008 годов, войны в Ираке и Афганистане привели к непомерным внешним долгам, которые также не приумножают нашу экономическую независимость и наше политическое верховенство, сказал г-н Уолт.

Американские войска, попирающие исламские земли, стали хорошим поводом для Усамы бен Ладена объявить священную войну иноверцам. Неудачи американцев в палестино-израильском переговорном процессе, убежден мой собеседник, спровоцировали воздушную атаку на Америку 11 сентября 2001 года.

Вашингтон десятилетиями поддерживал режим Хосни Мубарака как никакой другой. Этого в Египте не простили администрации. И если возобладают революционно-фундаменталистские настроения, то Штаты потеряют Египет, рухнет заслон, о который разбивались волны антиизраильской ярости арабов. Не владея Египтом, ни одно западное государство не сможет утвердиться на Ближнем Востоке. Сегодня можно с уверенностью сказать, что на этом направлении американская военная сила уже ничего не значит, и вообще здесь она на исходе.

Сирия американцам не по зубам, и они не могут подчинить ее своему влиянию со времен Асада старшего. Тем более, что  Дамаск успешно ладит с Тель-Авивом и в помощи Вашингтона не нуждается.

С Ливией все складывается и проще и сложней. Повстанцам, среди которых очень сильны антиамериканские настроения, подогреваемые исламскими радикалами, более по душе европейские столицы. С ними они и предпочитают общаться, и  консультироваться. В этом регионе Северной Африки американцев тоже попросили не беспокоиться.

Но вот поступают тревожные сообщения: зашевелились племена. Вряд ли они станут воевать на чьей-либо стороне, но долю свою в итоговом дележе страны и ее богатств наверняка потребуют. Хотя бы за соблюдаемый нейтралитет, позволивший повстанцам беспрепятственно вершить новую историю древней страны. Как будут в этом случае разворачиваться события, спрогнозировать пока невозможно.

Но за океан уже никто в арабском регионе не взирает с собачьей преданностью и раболепием. Как это было лет тридцать назад...

Впрочем, подход по принципу «черное-белое» не ограничивается Арабской весной. После августовских беспорядков в английских городах выпуски новостей BBC открывались устрашающими кадрами горящих домов, сопровождавшимися призывами к жестким действиям полиции и резким осуждением бунтовщиков. Следующим сюжетом неизменно был репортаж из Сирии или Ливии с хорошо известным рефреном: репрессии, герои-демонстранты, злодейский режим. Подобное противопоставление заставляло поеживаться.

Порой какой-нибудь аналитик или кто-то еще разъяснял, почему «их» в основном молодые «демонстранты» так сильно отличаются от «наших» в основном молодых «бунтовщиков». Видите ли, «они» - идеалисты, борющиеся за справедливое дело, а «наши» - «тупые хулиганы», не знающие никаких идеалов, пока их не вобьют им в голову полицейской дубинкой. «Их» молодежь стремится построить более совершенное общество, а «наши» - просто избалованные бездельники.

Есть, однако, и другое различие, о котором говорится нечасто. Осуждая участников беспорядков в английских городах, – даже с оговоркой, что у них есть и законные претензии – мы смотрим на вещи с точки зрения существующего порядка. Мы – те, кому есть что терять, это наши улицы бунтовщики громят, а в самых вопиющих случаях еще и врываются в наши дома. Это нашей стабильной жизни угрожает неспособность полиции предотвратить «беспорядки». В то же время события в Сирии и Ливии, Тунисе и Египте мы оцениваем с противоположной стороны: нам тоже хочется быть «революционерами».

Однако во всех странах, обдуваемых ветрами Арабской весны, под ударом оказалась не только тирания. Опасность грозит чуть ли не всему существующему порядку. А этот порядок представляют не только потерявшие связь с реальностью демагоги, – «живущие иллюзиями», как наш министр иностранных дел охарактеризовал полковника Каддафи – эгоистичные карьеристы и коррумпированная элита. Порядок – это еще и люди вроде нас с вами: специалисты, средний класс, мелкие предприниматели, и те, кто на них работает, то есть все, кто имеет «долю», пусть и очень скромную, в существующем статус-кво.

Единственная страна, по отношению к которой западные СМИ продемонстрировали хотя бы толику осторожности и аналитического подхода – это Бахрейн: государство, где Запад, и прежде всего Британия и США, заинтересован (в основном по военным соображениям) в сохранении существующего режима. Здесь можно было сетовать из-за репрессий и гибели людей, и в то же время предостерегать, что свержение действующей власти – это уже слишком.

Нечто подобное – и по аналогичным причинам – прослеживается в ходе обсуждения ситуации в Иордании. Однако нюансированный подход, с аргументами относительно порядка и хаоса, вместо «черно-белых» оценок Арабской весны или британских бунтов, целесообразен не только в отношении этих двух стран. «Точку кипения», когда люди приходят к выводу, что они больше заинтересованы в переменах, чем в сохранении статус-кво, определить порой нелегко.

И как же велик соблазн романтизации революции: несправедливость так очевидна, кадры со свергаемыми статуями и сжигаемыми флагами так драматичны, готовность повстанцев к самопожертвованию так благородна, освобождение заключенных так вдохновляет, эйфория ликующей толпы так заразительна. Революции дают нам все это и массу других позитивных ощущений – если, конечно, они происходят не в нашей стране.

В реальности полный крах законности и порядка – одна из самых страшных вещей, что может случиться в жизни. Это вам подтвердят те, кто пострадал в ходе бунтов в Лондоне и других городах. А ведь эти события продолжались лишь несколько часов и охватили лишь небольшую часть страны; при этом все были уверены, что закон в самом скором времени начнет действовать, а порядок будет восстановлен.

Но восемь лет назад у жителей Багдада такой уверенности не было, - там события полностью вышли из-под контроля. И точно так же сомнительно, что сегодня в Ливии Переходный совет, несмотря на тщательную подготовку, сможет осуществлять власть над всей страной. Слишком много там недовольных, слишком много оружия находится на руках у населения.

Революции редко бывают скоротечными или бескровными. Чаще всего смена режима оборачивается хаосом, всплеском жестокости и несправедливости. Власть как правило не достается «кротким» людям – и уж тем более начитанным интеллигентам или воспитанным буржуа. В воспоминаниях очевидцев о событиях во Франции в 1789 году или России в 1917-18 годах нет ничего вдохновляющего – разве что цитаты из речей революционных лидеров. В них говорится о страшном разгуле насилия, безжалостном сведении счетов, и безудержном мародерстве пользующихся моментом «тупых хулиганов», если пользоваться нашим августовским лексиконом.

Когда в передачах ливийского государственного телевидения британских бунтовщиков называли «революционерами», борющимися против «наемников и цепных псов Кэмерона», это не могло вызвать ничего, кроме смеха. Но факт остается фактом: то, что один человек считает революцией, для другого – бунт или преступный переворот, и между этими белым и черным цветами умещается множество оттенков серого.