Те,
кто в 1980-х годах внимательно следил за упадком, а затем и распадом
советской империи, не могут не провести некоторые поразительные аналоги с
нынешней ситуацией в Европейском Союзе. Подобное утверждение может
показаться удивительным, тем более что конец советской империи был
воспринят как освобождение, в отличие от чувств, которые могут
последовать за развалом нашего союза.
Тем не менее, эти процессы
движения к упадку вполне сравнимы. В обоих случаях мы наблюдаем потерю
экономической жизнеспособности и эрозию экономического роста, несмотря
на все различия двух этих систем. В первую очередь необходимо отметить
трудности, связанные с неотъемлемыми для действующих идеологических и
политических проектов противоречиями. В случае ЕС основополагающая
идеология «этого больше нельзя допустить», которая была принята после
двух мировых войн, наталкивается на все большее неприятие со стороны
новых поколений: как вообще можно строить «совместную жизнь» на
фундаменте страха не кого-то другого, а самого себя?
В
политическом плане ЕС до сих пор так и не смог найти свой демос, а его
институты в лучшем случае наталкиваются на безразличие, а в худшем - на
полное неприятие. Что касается стратегической сферы, Европа лишилась не
только противника, но и четких границ: раньше наш проект был очерчен
железным занавесом, и как нам сегодня понять, докуда он простирается и
почему? Наконец, (в этом и состоит причина нынешнего экзистенционального
кризиса ЕС) мы заявили о принятии единой валюты, не создав при этом
никаких федеральных инструментов управления и налоговых механизмов, без
которых у евро просто не может быть будущего.
В экономическом и
социальном плане Португалия и Финляндия являются и останутся такими же
разными, как, например, Алабама и Аляска, бразильский Северо-восточный
регион и Сан-Паулу. В отличие от нас Индии, Бразилии или США удается
успешно справляться со сравнимыми с нашими региональными расхождениями
благодаря федеральным институтам. И, как это было в эпоху Горбачева в
СССР (1986-1991), каждая европейская инициатива по преодолению
противоречий системы появляется слишком поздно: точно так же, как
гласность и перестройка, европейские планы «спасения» следуют один за
другим.
Провал всех этих инициатив объясняется не только
некомпетентностью или небрежностью европейских чиновников и
государств-членов ЕС, но и самой природой противоречий, с которыми
столкнулись наши страны: пониманию того, что у евро нет будущего без
федеральных институтов, противостоит неприятие федеральных решений
нашими народами и лидерами. Возможность распада ЕС подкрепляет
следующий парадокс. С одной стороны, Евросоюз окажется под угрозой в
случае исчезновения евро: это утверждение, которое высказали осенью 2010
года Ван Ромпей и Меркель, а недавно вновь повторил Саркози, совершенно
оправданно. При отсутствии евро и наличии целого ряда девальвационных
процессов, единый рынок долго не продержится, как, впрочем, и свобода
передвижения и выбора места жительства.
Совокупность
эгоистических устремлений, которая предшествовала краху евро, проявит
себя и тогда, когда речь пойдет о строительстве чего-то нового на его
развалинах. С другой стороны, евро может спасти лишь федеральное
соглашение государств-членов еврозоны. Тем не менее, политические власти
и институты еврозоны с федеральным налогом и существенным бюджетом по
определению не могут быть нынешними властями и институтами Евросоюза.
Какой смысл в подобных условиях приобретают общеевропейские достижения,
если есть такие непреодолимые институционные и политические различия
между федеральным ядром и странами, которые в принципе отказывают от
принадлежности к евро? Сможет ли ЕС сохранить существенную роль при
такой трансформации, вероятность которой зависит от принятия еврозоной
идеи федеральных институтов, добиться чего будет совсем не просто? Если евро погибнет, то утянет за собой и Союз. Но даже если оно
возродится и наберется сил, выживания ЕС это отнюдь не гарантирует.
Стратегические последствия каждого их этих сценариев будут существенно
отличаться друг от друга. Несмотря на опасения президента Саркози,
которые тот выразил в выступлении перед послами в августе этого года,
крах евро и Союза не будет означать возврата к прошлым войнам. Эти
конфликты проистекали из гегемонистских притязаний динамичных
европейских держав, а не слабости переживающих спад государств. Если уж
вам так хочется попугать себя, вспомните лучше о Балканах в 1990-х
годах.
Наши народы, наученные горьким опытом трагедий ХХ века,
не станут повторять прошлые ошибки. Их уделом скорее станет упадок и
зависимость. Безопасность и процветание наших стран будут подчинены
требованиям старых и новых великих держав.
Кроме того, спасение
евро путем создания федеральной еврозоны поставит и другие
стратегические вопросы. Как можно разрабатывать общеевропейскую
оборонную политику, если Великобритания остается вне игры, а взгляды
нашей страны идут гораздо дальше планов большинства наших европейских
партнеров? Как избежать возвращения стран Центральной Европы к их
историческому статусу буфера между Западной Европой и Россией? Спасение
евро дает нам шанс построить новый союз.
Остается понять,
сможем ли мы добиться большего, чем Россия, которой по крайней мере
удалось возродить останки советской империи, но в таких экономических и
политических условиях, которых было бы лучше избежать. "Le Monde", Франция
|